Однозначные ситуации - достаточно редкое явление, не так ли? Даже если они касаются одних и тех же людей, всегда не исключен еще какой-то иной вариант решения. Попробуй пройти все дороги, не встретив ни одной развилки, ни одного перекрестка. Но вот маячит лишний поворот, вот перекрыта нужная, важная дорога, пропускающая поток других, не менее спешащих вперед, и приходится выбирать. Однозначность - предел развития людей, видение явление для всего человечества, но вряд ли соотносимое с самим миром понятие. А Рукия не была миром, поэтому ее сущность разрывалась на части перед тем, кто почти что стал творцом пройденного ею пути. Она застыла, словно путник, встретившийся с взглядом горгоны. Девушка стояла пока шинигами - а шинигами ли уже? - еще не заметил ее, пока сужал расстояние между ними, пока не заговорил.. Но от его слов она отшатнулась на шаг назад, нащупывая на поясе рукоять занпакто.
- Рукия-чан?.. Рукия-чан.. - симфония правды подходила к своей кульминации, принимая к трепетной партии скрипок, которым показался знаком четкий профиль, виолончели и контрабасы, сменяющие друг друга, когда перед ней все четче виднелась каждая черта. Вступали клавишные, духовые, звуча на разные лады приятным, размякшим в сладком вымысле голосом.
..капитан Айзен всегда вежливо здоровался не только со своими подчиненными, но со всеми остальными, невзирая на их ранг и звание. Опытный, умудренный сражениями и годами, он вызывал уважение, трепет, восхищение и, совсем уж редко, страх - от его силы, мощи, которую не стремился демонстрировать, ведь капитан пятого отряда, конечно же, просто был скромен, чтобы расточать свою силу направо и налево, поэтому не искал для себя лишней славы - она сама находила его. Он всегда был рассудителен, не повышал тона, и к нему можно было обратиться за советом - рассказать о многом, даже о том, что другим знать не обязательно. Айзен-тайчо называл ее - Кучики Рукию - неформально, применяя ласковый суффикс "чан", ведь она была почти ровесницей его лейтенанта. Они и внешне походили друг на друга с миниатюрной Момо. Такое нежное обращение, конечно же, намекало не только на возраст, но и доброту и заботу, с которой он обращался к девушке, спрашивая о ее делах и делах ее названного брата..
Разум внимал тону, тонущему в сладком, вязком меде, чуть хриплому от долгого молчания, чуть забытому и чуть ненавистному.. Подсознание безудержно твердило одно и то же, срывалось на крик, рвало связки, но не останавливалось и повторяло все об одном: "предатель". Она рвалась между верой и неверием. Все было как раньше, до того, как в пустую, обессилевшую куклу - оболочку для хоугиоку, лишенную сил - поместили драгоценность, артефакт, оказавшийся на самом деле лишь еще одним яблоком раздора, правда, более могущественным. И эту грань не перешагнуть вновь, вернув все то, что было лишь одной иллюзией - лопнувшим мыльным шаром. И Рукия отшатнулась, отбрасывая от себя наваждение, сотканное из прошлого, наваждение, которому поддавалась такая же маленькая девочка - Хинамори Момо. Кучики нужно, да нет же, она обязана показать, что уже выросла, отказавшись от той пагубной привычки, которая хотела заставить ее поверить чужим словам! И Рукия не слышала - не слушала - вопросы, которые задавал прежний Айзен, ведь его никогда не существовала. Поэтому она не должна его слушать. Не-дол-жна.
Когда ладонь крепко сжала рукоять меча, она ощутила себя спокойнее и стала прямо, уверенно опираясь на землю, что держала их. Поток реяцу, оповестивший о появлении брата, и его прямая белая - от капитанского хаори - спина отгородили ее от беглеца, которого уже невозможно было назвать видением, миражом или иллюзией. Брат тоже почувствовал, тоже видит его – все правда. За мгновение до этого, девушка была уже готова закричать на предателя, выворачивая наружу все свое ругонгайское нутро, особенно ярко ощутимое в подобных ситуациях, но сдержала порыв зарождаемого гнева.
- Кто помог тебе бежать? - ответ вопросом на вопрос, между которыми нет ни единой связующей нити. Но Рукия точно знала - самому сбежать из места, куда заточили Айзена, невозможно. И отсутствие гнетущей силы, что всегда исходила от него, лишь подтверждало эти суждения. Сейчас она чувствовала, что первые образы ослабли, улеглись на дно, давай ей власть над собой. И за это было необходимо держать, ведь отдать себя на растерзание страху, тревоге, панике или гневу - все, что нужно противнику.
Гипнозу поддается лишь тот разум, который заведомо согласен на сладкую, вязкую ложь. И на нее слетаются все, кто не может отказать себя в ее пленительном запахе, манящем предчувствии мнимого удовольствия. И тогда они поддались не столько истинным способностям занпакто Айзена, сколько нежеланию верить во что-то иное, кроме добрых глаз, спрятанным под толстыми стеклами очком, которые исказили не его, а их мир, отразив в розовый, неправдоподобный цвет. Никто не хотел видеть в кротком капитане пятого отряда зло. А теперь? Что же в итоге захочет увидеть их разум?
